Спустя несколько дней после появления "домового" старику Мабефу в одно утро — это было в понедельник, то есть как раз в тот день, когда Мариус занимал сто су у Курфейрака для Тенардье, — Мариус решил немного пройтись, прежде чем отнести в тюрьму эти пять франков. Он надеялся, что прогулка несколько его освежит, что по возвращении домой он будет в состоянии заняться делом. Это, впрочем, была старая песня. Обыкновенно, поднявшись с постели, он садился за книгу и брал лист бумаги, чтобы взяться за перевод. В описываемое время он взялся было перевести с немецкого языка на французский знаменитый спор между Гансом* и Савиньи*. Он брал Ганса, брал Савиньи, читал из того и другого строки по четыре, потом делал попытку написать хоть одну строку сам, но не мог, постоянно видя между собой и бумагой ярко сиявшую звезду. Тогда он вскакивал со своего стула и со словами: "Пойду лучше прогуляюсь. Это приведет меня в нормальное состояние", — отправлялся на Жаворонково поле.
Там он еще яснее видел звезду, а Ганс и Савиньи окончательно меркли в его голове.
Он возвращался домой, снова принимался за работу, но с тем же успехом. Порванные в мозгу нити положительно не связывались. Он говорил себе, что завтра не пойдет гулять, потому что это мешает ему работать, но на другой день все-таки шел. Он больше жил на Жаворонковом поле, чем в квартире Курфейрака. Его настоящий адрес был следующий: "Бульвар Сантэ, у седьмого дерева, считая от улицы Крульбарб".
В это утро он сел не под деревом, как обыкновенно, а на берегу речки Гобеленов. Сквозь свежие молодые листья деревьев весело светило солнце. Мариус мечтал о "ней". Потом вдруг мысль его с глубоким упреком обратилась к нему самому: он искренно заскорбел о своей лени, об этом параличе души, постепенно прогрессировавшем, о том мраке, который с минуты на минуту все более и более сгущался перед его внутренним оком, так что молодой человек уже переставал видеть даже само солнце.
Между тем, пока он предавался этим мыслям, которые, в сущности, были тоже очень смутны и должным образом не формулировались, потому что мозг слишком ослаб для этого, до его сознания все-таки доходили впечатления внешнего мира. Сидя спиной к реке, он слышал, как на обоих берегах прачки полоскали и колотили белье и как над ним в ветвях вязов щебетали и чирикали птички. С одной стороны неслись звуки свободы, счастливой беспечности, крылатого досуга, с другой — шум работы, труда. Эти жизнерадостные звуки едва не вывели Мариуса из его меланхолии.
Вдруг среди своего внешнего оцепенения и внутреннего экстаза он услышал знакомый голос, проговоривший:
— Ага, вот и он!
Мариус поднял голову и увидел перед собою ту несчастную девушку, которая приходила к нему как-то утром, — старшую дочь Тенардье, Эпонину, имя которой теперь было ему известно.
Она была на вид еще беднее и вместе с тем еще красивее, хотя и то и другое одновременно, казалось, было невозможным. В ней произошло двойное изменение — к свету и к бедности. Девушка была босая и в лохмотьях, как в тот день, когда она так смело появилась в его комнате, но теперь ее лохмотья были на два месяца старее, дыры в них увеличились, и они сделались еще безобразнее. У нее самой был тот же хриплый голос, тот же лоб, почерневший и точно сморщенный от загара, тот же смелый, но блуждающий, неустойчивый взгляд. Однако на ее лице теперь лежал отпечаток какого-то испуганного и жалкого выражения — последствие пребывания в тюрьме. В волосах у нее застряли стебельки соломы и сена, но не как у Офелии, которая заразилась безумием Гамлета, а оттого, что она, очевидно, провела ночь в какой-нибудь конюшне. И при всем этом она была хороша. О юность, как ты могуча!
Она остановилась перед Мариусом; на ее бледном лице выражалось что-то вроде слабой радости, сопровождавшейся еле заметной улыбкой. Несколько мгновений она точно не в состоянии была ничего сказать.
— Ну вот, встретила-таки я вас! — начала она. — Старик Мабеф был прав: он сказал мне, что вы бываете на этом бульваре... Ах, если бы вы знали, как я вас искала!.. Я ведь просидела в тюрьме целые две недели. Вы этого не знали?.. Они выпустили меня потому, что "ничего не нашли на мне", да и года мне еще не вышли. Не хватало двух месяцев... Ах, как я вас ищу уже около шести недель! Значит, вы там уж больше не живете.
— Нет, не живу, — ответил Мариус.
— А, понимаю! Вы съехали из-за той истории?.. Да, ужасно неприятная вещь эти истории... А скажите, зачем вы носите такую старую шляпу? Такой молодой человек, как вы, должен быть хорошо одет... Знаете что, господин Мариус? Дедушка Мабеф величает вас бароном, и знаю почему. Ведь вы не барон, да? Все бароны, должно быть, старики, которые ходят в Люксембург, чтобы греться там перед дворцом на солнышке и читать "Ежедневник", по одному су за номер. Меня один раз посылали с письмом к одному барону. Ему было лет сто с лишком, и он всегда так делал... Но где же вы живете теперь?
Мариус ничего не отвечал.
— Ах, — продолжала она, — у вас рубашка изорвана. Я вам зашью ее... Но вы как будто не рады видеть меня? — прибавила она упавшим голосом.
Мариус все молчал. Девушка тоже на минуту замолчала, потом вдруг воскликнула:
— А если б я захотела, то могла бы сделать, чтобы у вас был довольный вид!
— Да? — встрепенулся молодой человек. — Что вы хотите этим сказать?
— Вы прежде говорили мне "ты", почему же теперь не говорите так?
— Ну, хорошо, что же ты хочешь сказать мне?
Она закусила губу и, видимо, колебалась, как бы выдерживая внутреннюю борьбу, потом сказала:
— Ну, все равно. Будь что будет!.. Вы выглядите таким грустным, а я хочу чтобы вы были веселы. Обещайте мне только, что вы засмеетесь. Я хочу видеть, как вы засмеетесь, и хочу слышать, как вы скажете: "Вот это хорошо!" Бедный господин Мариус! Помните, вы мне обещали дать все, чего захочу?
— Помню, помню! Но говори скорее, что имеешь мне сказать.
Девушка взглянула ему прямо в глаза и медленно проговорила:
— У меня есть адрес...
Мариус побледнел. Кровь отлила у него от лица.
— Какой адрес? — спросил он, не решаясь верить своей догадке.
— Тот самый, который вы у меня просили. — И, сделав над собой усилие, добавила: — Вы сами знаете какой.
— Неужели у тебя... — с трудом произнес Мариус и не закончил вопроса.
— Ну да, адрес барышни.
Выговорив эти слова, девушка тяжело вздохнула. Мариус вскочил со своего места и порывисто схватил ее за руку
— О, как это хорошо!.. Веди меня! Требуй с меня, чего хочешь!.. Где же он?
— Пойдемте со мной, — отвечала она. — Я не знаю в точности улицы и номера дома, но могу указать дом по виду. Это на другом конце Парижа. Пойдемте.
Она выдернула у молодого человека свою руку и прибавила с таким выражением, которое тронуло бы всякого другого, кроме Мариуса, ничего не замечавшего в эту минуту:
— Ах, как вы рады!
Лицо Мариуса омрачилось. Он снова схватил девушку за руку и произнес:
— Поклянись мне в одном.
— Что такое! — с изумлением воскликнула Эпонина. — Чего вы требуете от меня?.. Ах да, — вдруг поняла она. — Вы хотите, чтобы я дала клятву? — И она засмеялась.
— Твой отец... Эпонина, поклянись мне, что ты не скажешь этого адреса своему отцу!
Она обернулась к нему с видом крайнего удивления.
— Эпонина! — повторила она. — Откуда вы знаете, что меня зовут Эпониной?
— Обещай то, что я прошу тебя!
Она как будто не слышала его.
— Как это мило! — сказала она. — Вы назвали меня Эпониной!
Мариус схватил ее за обе руки.
— Да отвечай же мне, ради бога! — крикнул он. — Слушай же, что я тебе говорю: поклянись мне, что ты не скажешь своему отцу этого адреса!
— Моему отцу? — повторила она. — Ах да: моему отцу... Будьте спокойны, отец сидит в тюрьме... Да потом, разве я уж так интересуюсь моим отцом?
— Но ты не даешь мне обещания, которого я прошу!
— Да пустите же меня! — со смехом проговорила она. — Зачем вы так трясете меня за плечо!.. Ну, хорошо, хорошо, обещаю... клянусь вам... Не все ли мне равно?.. Не скажу адреса отцу. Ну, теперь вы довольны?
— И никому другому не скажешь? — приставал Мариус.
— Никому.
— Так веди меня теперь.
— Вы хотите сейчас идти?
— Конечно, сейчас!
— Идемте... О, как он доволен! — с подавленным вздохом заметила она.
Сделав несколько шагов, она остановилась и сказала:
— Вы напрасно идете со мной почти рядом. Идите подальше от меня и не показывайте вида, что следуете за мной. Нехорошо, если увидят такого прекрасного молодого человека в обществе такой женщины, как я.
Никакой язык не в состоянии передать то, что заключалось в слове "женщина", произнесенном этим ребенком.
Пройдя еще несколько шагов, она снова остановилась. Когда Мариус поравнялся с ней, она проговорила, не оборачиваясь:
— Кстати, помните, вы мне обещали дать что-нибудь?
Мариус пошарил у себя в кармане. У него ничего не было кроме тех пяти франков, которые он занял для старика Тенардье. Он их достал и сунул в руку девушке.
Она разжала пальцы, так что монета покатилась на землю, и, мрачно взглянув на него исподлобья, процедила сквозь зубы:
— Мне не нужно ваших денег.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2024
Обратная связь